Церковный человек потому так и именуется, что мыслит обо всем не от себя, но церковно-объективным разумением вселенского Православного опыта — Предания. Собственно тот, кто, особенно о предметах веры, мыслит по-своему, пренебрегая Преданием, уже не есть православный, но протестант. Так вот, взгляд на нынешние проблемы, в частности церковного искусства, у нас в основном протестантский. Первой и последней инстанцией в суждении и оценке искусства является индивидуальное мнение «Мне нравится», или «Мне не нравится». Почему то если с этой оценкой «нравится-не нравится» кто-то подходит к такому творению, как, например, Литургия Иоанна Златоуста или к догмату иконопочитания, мы называем таковых еретиками. Если и дальше идти путем протестантского мышления, то можно прийти к еще более беспримерным результатам, сказав, например, что «мне не нравится утвержденный Церковью на Вселенском Соборе канон Священного Писания, и не потому, что я глубоко и основательно изучал этот вопрос, а потому лишь, что у меня есть на этот счет свое мнение...».

Основой вероучения Православной Церкви является Священное Предание. Священное Церковное Предание есть вселенский максимальный опыт богообщения и богопознания, который передавался устно от Апостолов и развивался, а позже записывался, приобретая уже статус документа, обладающего общецерковным высоким авторитетом. К таким документам, богослужебным, богословским и чисто историческим. Церковь всегда прибегает для разрешения спорных вопросов.

По этим самым документам Предания мы можем проследить развитие и церковного искусства. Каждый вид искусства имеет свое начало, путь развития и расцвет. Так, например, из вполне реалистических раннехристианских изображений постепенно развивается глубокая богословско-иконописная система, благодаря которой в одной композиции, не нарушая ее, стало возможно изображать не только внешний вид события или портрет святого, но и невидимый смысл со всеми символами и атрибутами. Также появилась возможность изображения как бы в других плоскостях разновременных событий и событий невидимого мира, сопровождающих главный сюжет иконы. Кроме устного иконописного Предания, Церковь использует также древние и более современные канонические образцы и прориси, которые уже являются документом Церковного Предания. Попытка изображения всех этих вышеперечисленных иконописных элементов средствами западноевропейской живописи неизбежно приводит к абсурду. Именно поэтому стиль западноевропейской живописи, преобладающий сейчас в наших храмах, совершенно неприемлем. Стоит заострить внимание на более глубоких причинах несоответствия западных форм искусства духу Церковного Предания Православной Церкви. Истинным церковное искусство может быть лишь в том случае, если оно рождается сотворчеством Святого Духа и человека. К тому времени, когда наша Церковь позаимствовала у запада формы искусства, западная церковь уже давно отпала от Тела Христова и не могла предложить ничего, кроме творчества чисто человеческого, душевного, плотского. Поэтому стиль современного церковного пения и храмовой живописи своим реалистическим примитивизмом лишь профанирует богослужебное пение и иконопись. Если даже не принимать тех революционных методов, которыми внедрялся западно-светский стиль в нашей Церкви, совершенно очевидно его несоответствие ни форме, ни духу Церковного Предания.

В нашей Церкви расцвет богослужебного пения в 16-17 веках трагически совпал с началом вытеснения церковной системы пения со стороны западно-светского музицирования. Рожденная Преданием, по крупицам собранная молитвенным духом и подвигом всех поколений святых подвижников, максимально разработанная и выверенная система церковного осмогласия нивелировалась у нас до исполнения изуродованных г-ном Бахметьевым кратких гласовых напевок на текст «Господи воззвах». Страшно сказать, но это практически все, что осталось от осмогласия. Нет осмогласия — нет и церковного пения. А ведь Церковь обладает немалым количеством рукописей и изданий, в певческих знаках запечатлевших мелодическую молитву поколений Преподобных. Способ исполнения стихир подразделяется на будничный — простой и праздничный — великораспевный. Распеты: неизменяемые песнопения суточного круга, Октоих, Двунадесятые праздники, Триоди, Праздники великих святых, Ирмологий. Все эти рукописи, как и иконописные образцы и прориси — не что иное, как документ Церковного Предания, — первое и последнее авторитетное слово в спорных вопросах. Казалось бы, проблема проста, просто и должна разрешаться. Да и что же может быть проще? Зри Церковное Предание и поступай такожде.

Нет сейчас надобности углубленно рассматривать превосходство в отношении каноничности, а значит душеполезности церковного распева над партесным сочинением и иконы над реалистическим живописным полотном. Этому посвящены многотомные известные труды серьезных исследователей, которые нынче доступны. Зато есть смысл проследить ту непоследовательность в мыслях и действиях, которую мы допускаем, когда речь заходит о возрождении в нашей Церкви церковных же традиций и об удалении из нее обычаев, чуждых ей, но ставших столь привычными нашей расслабленной душе. Возрождение церковных традиций в искусстве встречает на пути две основные проблемы. Это восприятие церковного распева в его чистом виде и его исполнение.

Можно много и долго исследовать состояние богослужебно-певческого дела на наших приходах и, наконец, определить его, как малоудовлетворительное. Церковно-певческие коллективы бывают трех типов. Первый — профессиональный, но по составу певчих нецерковный. Второй — состоит из людей церковных, но принадлежность к музыке и пению часто ограничивается у них только лишь наличием относительного голоса и относительного слуха. И, наконец, третий тип, встречающийся крайне редко — хор и церковен, и профессионален. Бывают и промежуточные формы. Певчие первого типа любят исполнять сложную музыку, как кто-то сказал «вещи позабористее», но им совершенно нет дела до ее церковности и молитвенности своего исполнения. Да кстати, у таких певчих часто бывают сбои со вкусом — сказывается отсутствие симбиоза музыкальности с церковностью. Правда, многих городских настоятелей такие хоры устраивают: «Пусть хоть кто, лишь бы хорошо пели». Хотя вряд ли человек, зашедший помолиться, разделит это мнение. Некоторые батюшки ратуют за второй тип, говоря: «Пусть они поют простое, но делают это с отношением, подобающим людям церковным». С одной стороны, такой подход более верен, но когда в течение службы ты вынужден слушать все интонационно-тембровые «прелести» непрофессионального хора, то начинаешь уже сомневаться в правильности и этого мнения. Вдобавок к проблематичному исполнению сильно удручает, споря с христианской совестью, и сам репертуар такого хора. Ужасающие «прозвища» песнопений: «Качалочка», «Птичка», «Колокольчик», «Малиновка» полностью соответствуют примитивности музыкального содержания данных опусов и самым чудовищным образом не соответствуют высокому богословскому смыслу и слогу распеваемого текста. Такая музыка просто кощунствует над текстом.